Неповторимые. Сказ о родных людях, об односельчанах, сокурсниках, сослуживцах, друзьях; об услышанном, увиденном - Афанасий Кускенов

Метель наметала сугробы, доходящие в иные времена, до уровня высоченного забора. Мы, мальцы несмышленые, вставали на гребень конька самой высокой крыши и сигали без страха вниз.

Справедливости ради стоит отметить, что страх, конечно, имел место быть, но мы же не девчонки. Говорят, что страх напрочь отсутствует у людей умственно неполноценных. Всем же остальным чувство страха дается от природы. Другое дело, кто и как сумеет преодолеть в себе это чувство.

Старшина Васков, в повести Бориса Васильева «А зори здесь тихие» очень тонко подметил, сказав: «Испугался, или нет – это видно будет во втором бою, а в первом это просто растерянность». Иными словами – сможет ли человек перебороть свой страх во втором бою. Если не сумел, значит беда.

Все обходилось тогда с нами, слава богу, благополучно. Окажись, ненароком, под снегом забытый невесть кем, какой-нибудь сельхозинвентарь, будь то плуг или борона, последствия могли бы быть необратимыми.

Сколько же в детстве мы совершали необдуманных поступков, могущих повлечь за собой печальные события? Как же мы хорохорились друг перед дружкой, демонстрируя показную храбрость? Чего стоила одна только забава, под кодовым названием, «пугач», которая, в свое время, оставила свои отметины на юном личике моего школьного товарища.

Ведь все же, или почти все, сходило с рук. Кто-то там наверху, видать, неотступно следил за детями своими неразумными; играть, играйте – но не заигрывайтесь!

Именно, зима была для отца самым подходящим периодом для пошива конской амуниции. Хотя гораздо удобнее было бы, на мой взгляд, расположиться со всем своим хозяйством в теплую погоду, где-нибудь на свежем воздухе под навесом.

Видать, у него были свои особые счеты к зиме, коли вдохновение приходило к нему морозными вечерами, когда льются из клубных динамиков песни очередного «индитского» шедевра киноискусства, и слышен за окнами тихий шелест долгой ночи.

Дома, в отведенном для него уголочке, всегда хранились в больших объемах рулоны сыромятной кожи (вот, где было раздолье нам и нашим друзьям для решения проблем крепежа наших коньков). Производство шорного дела, требовало много кожи. Все изделия сшивались из 3-х слоев кожи, и ею же скреплялись между собой, что не говори – расход не малый.

Самым популярным видом конской сбруи была узда. Она же, в большей степени, и приходила в негодность (сколько мы ее в детстве растеряли, разбросали, раскидали… благо, отец сошьет новую).

Кроме нее обязательным атрибутом была шлея, а все остальное являлось хоть и нужным, но не столь материалоемким элементом конской упряжи. Это чересседельник, по-нашему чембур, супонь, разного рода украшения в виде кисточек, колокольчиков и много чего по мелочи.

Хороший мастер считал своим долгом украшать свою продукцию блестящей и сверкающей мишурой. Для практических целей это, ровным счетом, никакой роли не играло, но считалось брендом, своего рода знаком качества. Все это присутствовало в работах отца.

Не умаляя никоим образом достоинств моего отца, должен отдать должное человеку в нашем селе, который считался признанным мастером шорного дела – это Матвей Булытович Ташмаков.

Все его предметы упряжи внешне отличались той нерукотворной легкостью и неповторимым шармом, что придавало им «узнаваемость». Во всем чувствовалась рука мастера.

Редко кому удавалось сплести кнут восемью, тонко нарезанными, полосами сыромятной кожи. Можно представить плеть из 2-х, 3-х, даже 4-х концов, а каким образом дядя Матвей умудрялся воспроизвести восьмиполостный ряд плетения – для меня загадка.

Его кнут, сплетенный таким, одному ему известным способом, выглядел, как то редкое явление могущее заставить человека бесконечно восторгаться творением рук человеческих. Наверху – толстый, неповторимый жгут, плавно переходящий к низу в тонкий бисер. Стоило кинуть беглый взгляд, чтобы понять, чьих это рук дело.

У него было много сыновей и они, так же, как и мы в свое время, не очень берегли труд своего отца. Частенько приходилось видеть узду, вышедшую из мастеровитых рук дяди Матвея, в собственности посторонних лиц. Все это есть продукт нашей детской беспечности и безалаберности – как же, отец новую пошьет.

Глава 6

Наш отец мог и не пошить… Его могло бы и не быть. В то время, когда лучшие сыны воевали на фронтах Великой Отечественной, отец отбывал наказание, как «враг народа».

Почти каждую советскую семью постигла участь раскулачивания и репрессий. Падеж колхозного скота послужил тем спусковым крючком, лишившим отца свободы.

Первые годы неволи он провел в Иркутске, на строительстве аэропорта. Труд чрезвычайно тяжелый, унесший жизни тысяч невинных людей.

– Тела мертвых, как дрова в поленнице, грузили мы в вагоны нескончаемых эшелонов, – вспоминал отец.

– Приходили молодые, здоровые и статные ребята ростом под 2 метра, а через месяц – «продукт» для погрузки в товарняк, – и это правда, исходившая из уст отца.

Всякий конвоир, одурманенный мифами советской идеологии, проявлял себя, в той конкретной ситуации, не лучшим образом. Удар прикладом ППШ в лицо осужденному – это было для них таким же обыденным явлением, как сходить п… ть.

Чувствовал ли угрызения совести от содеянного тот самый солдат-недоумок срочной службы? Вряд ли, ведь перед ним изменники Родины, такую мысль насаждали ему, и он считал себя правым – неча с ними церемониться.

О том, что можно выжить в этом кромешном аду, отец и не помышлял. В минуты смертельной опасности, человек, оказывается, способен воспринимать происходящие вокруг него события спокойно и хладнокровно. На собственную жизнь он смотрит, как бы со стороны.

– Выживу, или нет? Похоже, что нет, эвон какие ребята загибаются, —

так отстраненно думал он о собственной судьбе.

Но судьба на этот раз проявила к нему акт милосердия. То ли стройка была завершена, то ли было на то высочайшее указание, но, тем не менее, перебросили его отряд в Тайшет.

Там он уже не махал киркой и лопатой, а состоял при канцелярии. Почерк у отца был каллиграфический, и эта способность сослужила ему добрую службу.

Появились первые признаки надежды, не столь мрачной уже представлялось будущее, забрезжил свет в конце тоннеля. И эта часть пребывания в неволе, вспоминалась им с нотками тонкого юмора. Так уж устроен человек – находить в любом состоянии повод для шутки и смеха.

Ну а дальше, все как у людей. Свобода, дом, любящая жена, пополнение семьи и самое горячее участие в строительстве «светлого будущего». Вера в идеалы коммунизма и скорый приход на нашу многострадальную землю утопического учения теоретиков марксизма-ленинизма.

Люди, поколения моего отца, ко всему происходящему относились безропотно. Много потрясений случилось при их жизни. Была коллективизация, со своими перегибами-перехлестами; были репрессии, превратившие страну в ГУЛАГ; было отступление Красной Армии в первые годы ВОВ, и как следствие миллионы плененных солдат и младших офицеров. Следующая волна репрессий, пришедшая уже после великой Победы.

Пройдя, испытав на себе, все эти ужасы, народ не ожесточился. Нет, не ожесточился, напротив всегда находил слова оправданий. Отец всегда призывал о необходимости вступления в компартию. Сам он был членом ВКПб, впоследствии, по известным причинам, исключенный из ее рядов.

Если кому покажется, что он таил, в течение своей жизни, злобу на сей счет, тот глубоко заблуждается. Отец считал, что человек, побывавший в местах заключения, не достоин, быть в рядах партии.

Вот так, ни много, ни мало – не достоин! Кто ему эту белиберду в голову вдолбил? И ведь не один он такой был, а и все те, кто рядом с ним, бок о бок, пережил все эти несчастья, выпавшие на их долю.

Или возьмем другой пример. Дед мой, Алексей Хунгурешкинович, на полном серьезе доказывал, что солдат, оказавшийся в плену, должен отсидеть в лагерях.

На вопрос:

– Почему? – неизменно отвечал:

– Так положено!

Мне же, несмышленышу, действительно было невдомек, почему такая несправедливость вершится в самой «справедливой» стране мира.

Глава 7

Дед, отстаивая свою позицию, горячился:

– Ты думаешь, тебе должны сказать спасибо, за то, что ты был в плену?

– Нет, положено идти в тюрьму, коли ты оказался в плену, – заключал он.

Жаркие баталии происходили у нас с дедом, что возьмешь – старый, да малый…

Дед прошел простым пехотным солдатом три войны: Первую мировую, Гражданскую и ВОВ. При всех своих заслугах, никогда не выпячивал грудь колесом, всегда оставаясь простым и скромным человеком.

Среди своих односельчан и сверстников, кажется, считался одним из самых просвещенных и грамотных людей. При колхозно – совхозном обустройстве народного хозяйства занимал посты, почитаемые и уважаемые в народе.